Дверь с той стороны. Исток - Страница 47

В конце концов только на Земле он снова мог оказаться в команде, среди настоящих друзей. Только там он мог забивать голы и чувствовать, что выполняет свое жизненное предназначение.

И все-таки самое горячее желание попасть на Землю не могло быть причиной, по которой спорт вдруг перестал интересовать людей. И не одного лишь физика. Те самые люди, которые, пока корабль направлялся к Земле, искали общества Еремеева, заговаривали о спорте и с интересом выслушивали его объяснения, теперь вели себя так, словно бы спорт перестал существовать.

Это казалось Еремееву особенно несправедливым сейчас, когда он больше всех остальных нуждался в понимании и сочувствии: у него отняли не только спорт, у него, казалось ему, отняли и жену.

Валентин не думал о том, что никто не виноват в ее охлаждении. Он чувствовал лишь, что остается в одиночестве, что и футбол, и жена его оставили, и подозревал, хотя и неправильно, что для Милы сыграло тут роль изменение его положения в обществе; в его жизни не было ничего другого, что могло бы заменить все, чего он лишался.

Спасение было на Земле. И он был готов на все, лишь бы приблизить день возвращения. Но от него ничего не требовали. И сознание своей ненужности входило в Еремеева все глубже.

Он начинал понимать, что все виды людских занятий можно разделить на такие, которые нужны людям всегда, и такие, что требуются лишь в определенных условиях. Его дело относилось ко вторым, и условий для него здесь не было.

Такие мысли преследовали его, пока он привычно бегал по дорожке вокруг зала, делая рывки, кувыркаясь через голову и снова продолжая бег. Разминка постепенно должна была привести его в хорошее, игровое настроение, необходимое и на тренировке.

В зал вошел Истомин и уселся на низкую скамейку у стены. Это был уже зритель, и Еремеев усилил темп. Потом, подбрасывая мяч, подошел и уселся рядом с писателем.

- Вам бы сейчас не вредно сыграть, - сказал он. - Подвигаться, разогреться. А?

Истомин вежливо улыбнулся.

- Да, - сказал он не совсем впопад. - В юности я мечтал. Но не оказалось данных. Тогда я переживал…

Еремеев радостно кивнул. Такие разговоры он слышал не раз, они были составной частью его жизни: люди хотели в большой спорт и немного завидовали Валентину, а он отмахивался, говорил о трудностях этой профессии, но в душе гордился. Он сказал:

- Но ведь есть и другие дела в жизни. Все не могут играть.

Писатель пожал плечами, думая о своем.

- Я много лет пишу книги, - проговорил он негромко, словно самому себе. - И вот написал еще одну - о давно минувших временах. Но ведь книга - всегда о настоящем. Любая историческая книга написана не о прошлом, а о том, как мы сегодня понимаем это прошлое, что в нем выделяем, что - пропускаем мимо внимания. И я написал, по сути, о нас: мы сейчас находимся в том положении, что и мои античные герои. И у них мир был узок, но это ведь не тяготило их: мысль была свободна, и они чувствовали себя хозяевами положения и были счастливы. Может быть, в этом выход и для нас? Мы оказались за пределами нашей цивилизации, за пределами высокой культуры моторов и компьютеров - надо ли идти по ее следам? Культура должна органически вырастать из данных условий; не следует ли непредвзято осмотреться, чтобы постичь их? И понять, как надо в них жить? Вот о чем моя книга, но никто не хочет читать ее. - Истомин усмехнулся. - Даже Инна.

- Это понятно, - поразмыслив, сказал Еремеев. - Мы ждем возвращения на Землю. Зачем нам что-то другое?

Истомин усмехнулся.

- Если бы все обещанное исполнялось… - пробормотал он.

Еремееву сделалось вдруг очень жалко Истомина: он не столько понял, сколько почувствовал, что у этого человека тоже отняли что-то очень большое, главное. И женщина, наверное, тоже предала его. Он сказал, желая помочь тем единственным, что было в его власти:

- Хотите тренироваться вдвоем? Это увлекает. А я вам покажу кое-какие приемы - не пожалеете.

Истомин взглянул на него, отвлекаясь от своих мыслей.

- И на Земле я смогу играть с мастерами? - спросил он, улыбаясь.

- Там вы не станете, - сказал Еремеев. - Так сыграем?

Писатель коснулся его руки, словно утешая.

- Я вас не обведу и не выиграю, а если вы станете применяться ко мне, уступать - какой толк? Нет… Футбол - это для людей, обладающих моральным равновесием.

Еремеев сумрачно кивнул.

- Погодите, - сказал Истомин. - А почему именно мы?

- Что?

- А если не мы? Не люди? Помнится, я слышал, что у нас в трюмах - сложные механизмы. Может быть, среди них окажутся антропоиды?

- Роботы?

- Человекоподобные, биомеханические. Они могут делать, что угодно - наверное, и в футбол играть. Найдите их, обучите. Хоть не люди, а все же…

- Да, конечно, - вяло согласился Еремеев.

Они посидели молча, думая каждый о своем.

- Пойду, - сказал затем Истомин, вставая.

- Эх, черт, - проговорил Еремеев. - Если мы не попадем на Землю - не знаю, до чего я дойду. Иногда хочется все изломать в щепки. Жить-то как?

- Как жить, - сказал Истомин, - этого я не знаю.

Он медленно пошел к выходу. Валентин проводил его взглядом, потом нащупал свой пульс: он не забывал о контроле. Пульс вошел в норму. Однако работать Еремееву расхотелось, и ноги, казалось, отяжелели и не поднимались.

Он даже не стал собирать мячи. Вышел из зала и пошел бродить по кораблю, в котором где-то были роботы.

Чего-то не хватало.

В каюте расхаживать было тесновато - при его-то росте, - и Карачаров теперь мерил шагами салон. Там, конечно, сидел Петров, дымивший, как небольшой вулкан, а поодаль - Инна Перлинская, осунувшаяся, молчаливая. Какая-то штучка - амулет, что ли - висела на шее актрисы на длинной цепочке, и Перлинская то играла этой цацкой, то замирала, устремив на нее глаза, и даже чуть покачивалась, точно в трансе. Карачаров сердито расхаживал до тех пор, пока Петров не пробормотал: